Когда прекрасное кажется прекрасным всем, в этом уже есть уродство;
Когда добро всем кажется добрым, в этом уже есть зло..
Когда добро всем кажется добрым, в этом уже есть зло..
пятница, 23 декабря 2011
Наму Амида буцу
Пустая улица и ветер,
А фонаря, как будто нет.
Есть свет, но он совсем не светит,
И пошлость в проблесках сует.
Здесь страхи, боли, расставания,
Меж ними радость смех и гнев.
Здесь есть печаль и боль страдания.
Вот только красок больше нет.
понедельник, 26 сентября 2011
Наму Амида буцу
Same dances in the same old shoes
Some habits that you just can't lose
You're not quite lovers and you're not quite friends
After the thrill is gone
Some habits that you just can't lose
You're not quite lovers and you're not quite friends
After the thrill is gone
понедельник, 17 мая 2010
Наму Амида буцу
пятница, 20 ноября 2009
Наму Амида буцу
i wish i was special.
but i'm a creep, i'm a weirdo.
but i'm a creep, i'm a weirdo.
вторник, 10 ноября 2009
Наму Амида буцу
Пост разочарования в себе.
понедельник, 21 сентября 2009
Наму Амида буцу
новый, довольно противоречивый пост не о чем.
четверг, 23 апреля 2009
Наму Амида буцу
моё больное воображение, в последнее время меня пугает, а, в особенности, шокируещие сны.
вторник, 24 февраля 2009
Наму Амида буцу
Оставшиеся блики моего воображения, все еще, иногда пытаются вырваться из окружающей меня, всепоглощающей серости. Как же мне не хватает красок головокружительной полноты жизни.
среда, 18 февраля 2009
Наму Амида буцу
сегодня шофер с работы выдал:
Es mīlu šo zemi, bet ienīstu šo valsts
Es mīlu šo zemi, bet ienīstu šo valsts
четверг, 08 января 2009
11:45
Доступ к записи ограничен
Наму Амида буцу
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
воскресенье, 28 декабря 2008
Наму Амида буцу
Обрывки незаконченных мыслей, затушенные где-то по дороге.
Вечер.
Что? Зачем? Почему? Обыденные вопросы, обыкновенная бессоница и необъяснимое желание написать что-то. Форма, содержание - все это едино, когда нет того и другого.
Где ты моя сомнабнула?
Вечер.
Что? Зачем? Почему? Обыденные вопросы, обыкновенная бессоница и необъяснимое желание написать что-то. Форма, содержание - все это едино, когда нет того и другого.
Где ты моя сомнабнула?
суббота, 20 сентября 2008
Наму Амида буцу
хочу стать массажистом и уехать в бразилию
понедельник, 18 августа 2008
Наму Амида буцу
вторник, 12 августа 2008
Наму Амида буцу
| Внимание, Вы - ЭСТЕТ |
В литературе Вы настоящий гурман. Для того, чтобы получить удовольствие от книги Вам необходимы длинные, запутанные предложения, изящные фигуры речи, различность выразительных средств и невероятная красота слога. И я присуждаю Вам звание "Литературный гурман";! |
| Пройти тест |
среда, 06 августа 2008
13:26
Доступ к записи ограничен
Наму Амида буцу
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Наму Амида буцу
когда-то давным давно мой друг написал это для меня
И видеть, и не видеть.
Подёрнутые серой
дымкой поля весны, где слякоть вперемежку с живыми кусками земли.
Испепелённые огнём черные стволы измучанных деревьев. И немую, глухую
тишину.
И только рёв машин и чеканные «Р» и «Ш» разрывают
страшными звуками чистоту пейзажа. И шлепки черных , кожанных сапог
перебевающие нечеловеческое ржание.
И тлеть как окурку в наполнившемся грязью отпечатке подошвы.
Как же так ?
Вон смотри бежит она. Чистая , нетронутая. Черные густые волосы ,
глубочайшие глаза зелёного алмаза и не на что не похожий звонкий
,нежный смех.
Смотри бежит и не угнаться тебе за нею. Не бежать
тебе так весело за босыми детскими ножками. Не лететь тебе, размахивая
ручками и хватая ладошками чистый весенний воздух.
Нет... только смотри.
Всё это сон.
Анечка. В тот день играл патефон. Лилась струями забвения нежная ,чуть громгласная музыка. Музыка рождения.
Анечка. И мать скрипя зубя, сжимая бледные кулачки металась по простыне
, вся промокшая насквозь. Маленькая , хрупкая женщина, которая рождала
на свет жизнь в невыносимых болях и в отчаянном стремлении жить.
Анечка. И отец , который курил папиросу за папиросой , зачесывая нервно
волосы назад, то и дело подбегая к двери спальни и с каждым вскриком
шарахаясь от неё как от раскалённых углей.
Анечка. И родилась она.
Росла смышлённой , хватала всё на лету . Не дочь – красавица. Счастье
переполняло всех и вся, кто входил в этот тёплый дом с его кремовыми
занавесками, скрипучим патефоном и запахом котлет по-киевски.
Бывало прийдёт какой-нибудь чванливый, хмурый ,а только Анечка выбежит
на встречу – улыбнётся глазами, застесняется и встанет за маму – и
расстаял , расплылся в улыбке , как шоколадный мус на молоке.
Вот какая она была. Ангел.
Росла она бойким ребёнком. Радовались не нарадовались. Отец – член
одного из многочисленных комитетов по снабжению армии. Мать – из
интелегентов , всё больше книжки читала и Моцарта на пианино
поигрывала. В особенности любила Реквием. Чудо как получалось , все
удивлялись . «Вам бы Лизавета Петровна ( так и величали) на концертах
да на театрах играть» - говорила , вытирая руки об фартук, прислуга
Глашка. А та только улыбалась и говорила , что всё вздор , ей де и так
хорошо.
Всё шло как шло. Время неумолимо летело , рос малыш и счастье казалось таким бесконечным.
Отец часто сажал её на колени и гладя по русым , шелковым волосам ,
смотрел в окно и всё шептал : «Анечка, милая Анечка. Как же хорошо вот
так. Просто.» Так и засыпала у него на руках, под тихий шепот его губ.
И пришла война. Ворвалась безумным вихрем в страны , опусташая города и
квартиры ,забирая всё дорогое, что есть и чего уже никогда не вернёшь.
В тот день мама как-то особенно играла свой Реквием. Дрожали её ручки ,
капали слёзы на клавиши и губа вздрагивала на сильных аккордах. Папу
забрали ещё ночью . Пришли , долго стучали , потом ругались на
непонятном языке и увели его. Он только и успел, что поцеловать жену да
и погладить спящего Ангела по голове.
Вечером увели и Лизавету.
Что-то она шептала на ухо Анечке, улыбалась и целовала её. Ей повернули
и увели. Что помнить – плечи дрожат да голос срывается на мольбу. Что
помнить – уже ничего.
Думалось , маленькой , что не надолго , что
просто так вот увели, но скоро приведут обратно и вернётся к ним вновь
их чистое, бесконечное счастье.
А потом забрали и её.
Долго
везли в кузове большой машины с такими же маленькими детишками как и
она . Было холодно , но они прижимались друг к другу и становилось
теплее.
Когда их выгрузили из машины было уже темно. Никогда ещё так поздно Анечка не была одна на улице.
Горели ярким светом фонари вышек и лаяли промокшие собаки.
Потом Анечку вместе с другими брили, одевали и разводили по серым домам.
Время пошло вспять.
Сбились со счету. Каждый день несколько из них уводили в другие серые
дома, а к вечеру приводили обратно иссохших. Ночью весь дом дышал
ожиданием неизбежного. Да, дети , маленькие дети , понимали и
чувствовали своим неокрепшим чутьём эти ночи неизбежности. Потом
вламывались солдаты , забирали тех иссохших и как мешки с костями
закидывали в те самые машины, на которых ещё не давно их всех везли к
фонарям и собакам. Все скукоживались, все ёжились, все прятались под
одеяло и сжимали до боли зубками одеяла, когда они слышали как умоляли
тихим, полумертвым голоском , такие же вот как они дети, верзилл-солдат
. «Тятя, не берите. Не надо. Отвезите меня к маме.»
Машина ревела железным мотором, обьезжала вокруг серого дома и уезжала в никуда. Больше их никто не видел.
Так было и с Анечкой. В точности так. И когда она лежала под одеялком,
зная что эти шаги ведут к ней, напротив неё блестели от слёз чьи-то
маленькие глазки полные страха.
После её закинули в машину. На холодное дно кузова. Она уснула.
Проснулась она от нестерпимой жары.
Последнее, что она видела это космы пламя и улыбающееся лицо солдата.
Сожгли. В печи.
Прошло много лет.
В городке на западе Латвии , каждую весну цветут каштаны, ветер из
холодного-зимнего превращается в приветливый-весенний, люди встречают
тепло.
Каждую весну по улицам этого города маршируют бывшие
фашистские легионеры. Бодрой походкой шагают они , улыбаясь произнося
тосты на немецком с извечным «Р» и «Ш», зычно смеются после и под вечер
расходятся по домам.
Её окна выходят на главную улицу города.
Именно сдесь весь день и ходят легионы смерти. Она сидит уткнувшись
взглядом в даль. Сзади играет патефон. Что-то из старого, победного,
послевоенного. По щекам текут слёзы, пробирая каждую морщинку. Свежий
каштан веткой смотрит в её глаза. Она плачет.
В руке она сжимает золотой кулончик в форме младенца.
Она не помнит своего детства. Она его забыла. И только лишь одно
всплывает в её памяти : ночь, шаги,девочка напротив, улыбка на бледном
лице и детский ,молящий хрип :
«Возьми, возьми.
Возьми. Меня зовут Анечка.
Не бойся. Это...за мной.»
Всё остальное сьело время и страх.
Этой же ночью приснится ей сон, от которого она никак не может убежать.
Всё это сон.
***
За что так вышло ? Почему и кому это было угодно ? Как много потерь и
лишений выдержали все. Как много всего валилось на голову и западало в
душу.
Никто не виноват. Уже никто.
Те кто жив сейчас и
прошел эти лагеря. Те кто слышал эти шаги . Те кто слышал звуки костей
, бьющихся об пол . Те кто засыпал в слезах , сжимая зубками одеяло ,
чтобы не дай Бог не вскрикнуть.
Всем тем низкий поклон.
Дети, детишки, младенцы. Ведь как много вас было . Те кто кушали
варёные сапоги сквозь боль в блокадном Ленинграде. Те кто отдавал свою
кровь до последней капли на сьеденье фашистким волкам. Те кто плакал у
тела своих отцов и матерей.
Всем тем низкий поклон.
Всем тем, кому не дали и кто незнает такого слова – «ДЕТСТВО».
Всем Вам низкий поклон.
Анечка
И видеть, и не видеть.
Подёрнутые серой
дымкой поля весны, где слякоть вперемежку с живыми кусками земли.
Испепелённые огнём черные стволы измучанных деревьев. И немую, глухую
тишину.
И только рёв машин и чеканные «Р» и «Ш» разрывают
страшными звуками чистоту пейзажа. И шлепки черных , кожанных сапог
перебевающие нечеловеческое ржание.
И тлеть как окурку в наполнившемся грязью отпечатке подошвы.
Как же так ?
Вон смотри бежит она. Чистая , нетронутая. Черные густые волосы ,
глубочайшие глаза зелёного алмаза и не на что не похожий звонкий
,нежный смех.
Смотри бежит и не угнаться тебе за нею. Не бежать
тебе так весело за босыми детскими ножками. Не лететь тебе, размахивая
ручками и хватая ладошками чистый весенний воздух.
Нет... только смотри.
Всё это сон.
Анечка. В тот день играл патефон. Лилась струями забвения нежная ,чуть громгласная музыка. Музыка рождения.
Анечка. И мать скрипя зубя, сжимая бледные кулачки металась по простыне
, вся промокшая насквозь. Маленькая , хрупкая женщина, которая рождала
на свет жизнь в невыносимых болях и в отчаянном стремлении жить.
Анечка. И отец , который курил папиросу за папиросой , зачесывая нервно
волосы назад, то и дело подбегая к двери спальни и с каждым вскриком
шарахаясь от неё как от раскалённых углей.
Анечка. И родилась она.
Росла смышлённой , хватала всё на лету . Не дочь – красавица. Счастье
переполняло всех и вся, кто входил в этот тёплый дом с его кремовыми
занавесками, скрипучим патефоном и запахом котлет по-киевски.
Бывало прийдёт какой-нибудь чванливый, хмурый ,а только Анечка выбежит
на встречу – улыбнётся глазами, застесняется и встанет за маму – и
расстаял , расплылся в улыбке , как шоколадный мус на молоке.
Вот какая она была. Ангел.
Росла она бойким ребёнком. Радовались не нарадовались. Отец – член
одного из многочисленных комитетов по снабжению армии. Мать – из
интелегентов , всё больше книжки читала и Моцарта на пианино
поигрывала. В особенности любила Реквием. Чудо как получалось , все
удивлялись . «Вам бы Лизавета Петровна ( так и величали) на концертах
да на театрах играть» - говорила , вытирая руки об фартук, прислуга
Глашка. А та только улыбалась и говорила , что всё вздор , ей де и так
хорошо.
Всё шло как шло. Время неумолимо летело , рос малыш и счастье казалось таким бесконечным.
Отец часто сажал её на колени и гладя по русым , шелковым волосам ,
смотрел в окно и всё шептал : «Анечка, милая Анечка. Как же хорошо вот
так. Просто.» Так и засыпала у него на руках, под тихий шепот его губ.
И пришла война. Ворвалась безумным вихрем в страны , опусташая города и
квартиры ,забирая всё дорогое, что есть и чего уже никогда не вернёшь.
В тот день мама как-то особенно играла свой Реквием. Дрожали её ручки ,
капали слёзы на клавиши и губа вздрагивала на сильных аккордах. Папу
забрали ещё ночью . Пришли , долго стучали , потом ругались на
непонятном языке и увели его. Он только и успел, что поцеловать жену да
и погладить спящего Ангела по голове.
Вечером увели и Лизавету.
Что-то она шептала на ухо Анечке, улыбалась и целовала её. Ей повернули
и увели. Что помнить – плечи дрожат да голос срывается на мольбу. Что
помнить – уже ничего.
Думалось , маленькой , что не надолго , что
просто так вот увели, но скоро приведут обратно и вернётся к ним вновь
их чистое, бесконечное счастье.
А потом забрали и её.
Долго
везли в кузове большой машины с такими же маленькими детишками как и
она . Было холодно , но они прижимались друг к другу и становилось
теплее.
Когда их выгрузили из машины было уже темно. Никогда ещё так поздно Анечка не была одна на улице.
Горели ярким светом фонари вышек и лаяли промокшие собаки.
Потом Анечку вместе с другими брили, одевали и разводили по серым домам.
Время пошло вспять.
Сбились со счету. Каждый день несколько из них уводили в другие серые
дома, а к вечеру приводили обратно иссохших. Ночью весь дом дышал
ожиданием неизбежного. Да, дети , маленькие дети , понимали и
чувствовали своим неокрепшим чутьём эти ночи неизбежности. Потом
вламывались солдаты , забирали тех иссохших и как мешки с костями
закидывали в те самые машины, на которых ещё не давно их всех везли к
фонарям и собакам. Все скукоживались, все ёжились, все прятались под
одеяло и сжимали до боли зубками одеяла, когда они слышали как умоляли
тихим, полумертвым голоском , такие же вот как они дети, верзилл-солдат
. «Тятя, не берите. Не надо. Отвезите меня к маме.»
Машина ревела железным мотором, обьезжала вокруг серого дома и уезжала в никуда. Больше их никто не видел.
Так было и с Анечкой. В точности так. И когда она лежала под одеялком,
зная что эти шаги ведут к ней, напротив неё блестели от слёз чьи-то
маленькие глазки полные страха.
После её закинули в машину. На холодное дно кузова. Она уснула.
Проснулась она от нестерпимой жары.
Последнее, что она видела это космы пламя и улыбающееся лицо солдата.
Сожгли. В печи.
Прошло много лет.
В городке на западе Латвии , каждую весну цветут каштаны, ветер из
холодного-зимнего превращается в приветливый-весенний, люди встречают
тепло.
Каждую весну по улицам этого города маршируют бывшие
фашистские легионеры. Бодрой походкой шагают они , улыбаясь произнося
тосты на немецком с извечным «Р» и «Ш», зычно смеются после и под вечер
расходятся по домам.
Её окна выходят на главную улицу города.
Именно сдесь весь день и ходят легионы смерти. Она сидит уткнувшись
взглядом в даль. Сзади играет патефон. Что-то из старого, победного,
послевоенного. По щекам текут слёзы, пробирая каждую морщинку. Свежий
каштан веткой смотрит в её глаза. Она плачет.
В руке она сжимает золотой кулончик в форме младенца.
Она не помнит своего детства. Она его забыла. И только лишь одно
всплывает в её памяти : ночь, шаги,девочка напротив, улыбка на бледном
лице и детский ,молящий хрип :
«Возьми, возьми.
Возьми. Меня зовут Анечка.
Не бойся. Это...за мной.»
Всё остальное сьело время и страх.
Этой же ночью приснится ей сон, от которого она никак не может убежать.
Всё это сон.
***
За что так вышло ? Почему и кому это было угодно ? Как много потерь и
лишений выдержали все. Как много всего валилось на голову и западало в
душу.
Никто не виноват. Уже никто.
Те кто жив сейчас и
прошел эти лагеря. Те кто слышал эти шаги . Те кто слышал звуки костей
, бьющихся об пол . Те кто засыпал в слезах , сжимая зубками одеяло ,
чтобы не дай Бог не вскрикнуть.
Всем тем низкий поклон.
Дети, детишки, младенцы. Ведь как много вас было . Те кто кушали
варёные сапоги сквозь боль в блокадном Ленинграде. Те кто отдавал свою
кровь до последней капли на сьеденье фашистким волкам. Те кто плакал у
тела своих отцов и матерей.
Всем тем низкий поклон.
Всем тем, кому не дали и кто незнает такого слова – «ДЕТСТВО».
Всем Вам низкий поклон.
вторник, 05 августа 2008
Наму Амида буцу
я не ветер, я не солнце, я - любовь
среда, 25 июня 2008
Наму Амида буцу
с каждыйм днём я все больше углубляюсь в себя. и, наверное, скоро наступит момент, когда развернуться уже будет невозможно.
блядь
блядь
четверг, 15 мая 2008
Наму Амида буцу
пятница, 18 апреля 2008
Наму Амида буцу
новый альбом, я давно не ждал чего-то с на столько детскими, почти забытыми эмоциями. похожими на предновогодние ожидание и неизбежности чуда.
прекрасный альбом.